И ты спокойно вздохнешь, 

Что никуда я не делся. 

Я надеялся одеться и смыться, 

Встать, но почему-то не увидел в этом смысла. 

И захотелось зависнуть 

С тобою На целую вечность. .

Мы напились молчанием из горлышка - 

Как больно режет губы едкой горечью! 

Я так боюсь услышать снова «Солнышко» 

И чувствовать себя последней сволочью... 

Не отвечать дыханьем на дыхание, 

Что в телефонной трубке эхом слышится, 

Твердить себе: «Дала обет молчания - 

Держи. Тебе и так почти не дышится... 

Неизлечимо? Это просто кажется. 

Гадай теперь — нелепо, глупо, смело ли»... 

Я так боюсь, что ненароком скажется: 

«Родной мой, что же мы с тобой наделали?! 

Ведь мне как прежде верится и любится»... 

Но голос будет тихим и растерянным, 

Когда скажу тебе, что всё забудется, 

Что друг для друга мы навек потеряны- 

Наученная прежним горьким опытом- 

По сути ведь, недалеко от истины. 

А вслед гудкам, неслышно-тихим шёпотом: 

«Ты был и будешь для меня единственным»…

наблюдать 

меня 

и растрёпанной, и лохматой, и жутко злой. 
в растянутой футболке, с желаеним вечным спать 
и периодически чем-то ещё больной. 

кто-то будет пить кофе/курить/смеяться, 
пока я буду искать свои туфли/юбку, ругаясь матом. 
а потом, жутко сонная минут за двадцать 
я вспомню, что сегодня суббота и мне никуда не надо. 

и каждое утро почти что одно и то же: 
я в старой футболке слоняюсь по всей квартире, 
хожу босиком и ёжусь с гусиной холодной кожей, 
и проклинаю всех, в этом поганом мире. 

а кому-то придётся меня любить, 
даже ссорясь и мучаясь по утрам. 
с кем-то я останусь не на месяц, и не на год, 
а чуть больше. 

навсегда.

Какая роскошь — быть не в моде 
И жить, ни на кого не глядя , 
И одеваться по погоде, 
Не ради взглядов встречных дядей. 
Не прибавлять платформой роста, 
Не подгонять свою фигуру 
Под «шестьдесят» и «девяносто». 
Веселой быть и сумасбродной, 
Зевать, коль станет слишком скучно. 
Какая роскошь — быть не модной, 
А быть самой собою. 
Штучной.

Я нажимаю кнопку «перемотка»:

Ты резко открываешь дверь.с порога

Схватив по морде, лаешь: «Идиотка!» 

«Бесчувственный чурбан!» «Да ради Бога!» 
«Хочу развод!». Трехдневное молчанье. 
В нем угольки обиды угасают. 
И вот мы вновь над той зависли гранью, 
Где я на кухне, с животом, босая, 
Ты в стельку пьян. Как мышь, скребешь в прихожей, 
И полночь тихо на часы вползает. 
Вот я гадаю: «Что случилось, что же?!» 
Вот я салатик к ужину кромсаю. 
Листаю книжку в красочной обложке, 
Журчу с тобой по телефону мирно. 
Ты забираешь у меня сережки, 
С улыбкой их относишь в ювелирный. 
Счастливый год – ни одного скандала. 
Я стягиваю свадебное платье. 
Вот я тебя при всех окольцевала. 
Вот ты кружишь меня в своих объятьях. 
Я отвечаю «Да». Я жду вопроса. 
Я ворожу над земляничным чаем. 
Целуемся в метро. Все смотрят косо, 
Но нам плевать, мы их не замечаем. 
Гуляем в парке. Ты смешной и робкий, 
В моей руке сиреневый зайчонок. 
Завязываю ленту на коробке 
И отдаю ее тебе смущенно. 
«Я провожу Вас, спорить бесполезно!» 
Мы вместе сходим с одного трамвая. 
Ты уступаешь место мне любезно 
И смотришь на меня, не узнавая…

а ты выглядишь потрясающе.
а я, дура, думала — мучился.
поздороваешься, кивнешь понимающе -
мол, ну кто же знал, что всё так получится.
а я буду улыбаться и глупо хранить молчание.
и в упор разглядывать твою новую спутницу.
а моё сердце — сплошное нервное окончание,
мысли, словно в стиральной машине, крутятся.
я шучу натужно, смеюсь фальшиво,
притворюсь, будто рада встрече,
нет, она, конечно, — стройна и красива,
и тебе с ней, конечно, намного легче,
я хриплю, что мои дела абсолютно нормально,
— как я мастерски вру что довольна жизнью
ты садистски расспрашиваешь обо всём досконально
— и до боли знакомый твой прищур лисий.
мы расстанемся на кассе — изобразим огорченье,
супермаркет не бесконечен почему-то,
и синхронно подумаем -
«Боже, спаси от повторного пересеченья
наших персональных маршрутов»

Это как, знаешь,- ему приготовишь суп, 
И он с удовольствием ложкой — до самого дна. 
Это как точно знать, что ты у него одна, 
И по-матерински лечить его от простуд... 

Это как, знаешь,- он руку кладет на живот, 
А ты вдруг случайно забыла его втянуть... 
Наверное, в этом и есть та святая суть... 
Когда понимаешь, что вот оно... 
Вот...

Память приходит внезапно, будто в июне гроза,
Память садится напротив, курит и щурит глаза,
Пепел раскинув по полу, ноги закинув на стол,
Память нахально и дерзко с сердцем играет в футбол.

Ей все равно, что сегодня, мне не до наглых гостей,
Память рассыпет по телу горстку каленых гвоздей,
Будет смеяться и хлопать, плакать и пить за двоих...
(Как же тебе одиноко, если ты в стенах моих)

Позже, под вечер холодный, губы в ухмылке скривив,
Память уснет на пороге, пару тарелок разбив.
Я, потеряв осторожность, (каждый ведь что-то терял)
Память целую, укрывши лучшим из всех одеял...

Мама, верни мне мои детские книжки
И детские платья отдай мне тоже.
Я не хочу быть свободной птицей,
И вместо лиц разглядывать рожи...
Мама! Сотри мою память всюду,
И сделай как раньше — не моё, а наше.
Мама, клянусь, я вымою всю посуду
И никогда не захочу становиться старше!

Я хочу быть смелой, пока молода,
Хочу быть наглой и дерзкой тоже.
Спать с ним, не испытывая стыда,
Чтоб он касался губами кожи.

Хочу сплестись с ним в едино,
Хочу кричать от его касаний.
Хочу родить ему, если Богу угодно, сына
И исполнить сотню его желаний.

Хочу с ним всегда быть на пике сладости,
Плевать на строгие взгляды отцов.
Прилежные манеры в молодости-
Как много дур и глупцов.

Я хочу быть такою, какая я есть,
Потому что это заставит быть!
В глазах других я, может, и потеряла честь,
Но я молода и хочу так жить!